Дом для Барсика.

- Хех, вот что пигалица, ещё раз повторяю – от меня ни на шаг! – Старый седой черт Хех только что появился на Земле со своей непоседливой внучкой Атой. На самом деле его звали Гун, но из-за привязанности к странному слову «хех», все уже давно забыли его настоящее имя. Ате только в этом году исполнилось сто лет, и она впервые появилась в таком загадочном и красочном мире людей. Как всегда, первое посещение было приурочено к самому благоприятному для нечисти времени – за три дня до Рождества. По хорошему-то, рядом с девочкой должен быть отец или мать. Но, зная обоих родителей чертенка как облупленных, Хех решил не рисковать и первое посещение Земли самому присматривать за внучкой. Стар он стал, но все же присмотреть за егозой Атой еще в состоянии. Это лучше, чем доверить жизнь крохи Аку и Сате, которые, с его точки зрения, совершенно не заботились о её безопасности и воспитании. – Теперь давай, переходим в невидимость.

- Деда, а мы прям вот сичас и начнем пакостить? – Совершенно кошачьи, зеленовато-желтые с вытянутым овалом зрачка, глаза девочки с любопытством рассматривали такой непривычный и яркий мир людей. Ростом она была в полметра и едва доставала до груди высокого для черта деда. Небо в этом мире было свинцово-серым, все в тяжелых облаках, нехотя посыпающих пейзаж колкой снежной крупой. На земле снег превращался в мокрую кашу, которую пешеходы тщательно перемешивали с грязью, выдавливая из нее влагу. Машины справлялись со своей задачей куда быстрее – на проезжей части улицы снега практически не было, а по обочине плескалось болото с рыхлыми островками снежного киселя.

- Хех, ну что за глупости! И чему тебя только пятьдесят лет в школе учили-то? – Старый черт сокрушенно покачал рогатой головой. – Вот для чего мы, черти, вообще существуем, а?

- Для наказания людей за плохие поступки, – неуверенно ответила Ата. – И для искушения…

- Вот-вот, с искушением-то, надо думать, люди без нас ну никак не справятся. Какое искушение, недотёпа? Вот для наказания – да, верно. Но – не просто наказания, а для исправления! – Хех наставительно поднял указательный палец, заканчивавшийся острым стальным когтем, по крепости не уступавшим алмазу. Ворчание старого деда слышала лишь Ата. Появившись в густой тени арки, черти пока только привыкали к новым ощущениям и звукам. Любопытная и шустрая чертяка, покрытая серебристо-серым мехом с элегантной кисточкой на хвосте в виде перевернутого сердечка, сосредоточенно принюхивалась и прядала ушками. Грация и легкость в каждом ее движении, изящество всей фигурки, от небольших серебристых рожек до раздвоенных кончиков крошечных копыт, делали ее для любого нормального черта неотразимой. «Вот засуха-то чертячья растет! - с гордостью подумал Хех. – Скоро от кавалеров отбоя не будет». Дав Ате немного освоиться, дед решительно взял её за руку и мгновенно переместился  на крышу высотного дома.

- Хех, видно, придется тебе объяснить, для чего существуем мы, черти, более подробно. Вот что тебе говорили в школе-то?

- Каждый черт должен наказывать людей за их нехорошие поступки. Как-то … еще слово какое-то… а! Соразмерно. Вот. Значит, так. Нехорошие поступки – когда они врут, когда берут чужое, когда дерутся…

- Стоп-стоп-стоп. Хватит ужо! Хех. Надо было все же тебя еще в аду поспрошать. Не то нонче образование пошло. Хех. Да как же так можно-то? Отпускать чертенят на Землю совсем не подготовленных. Так ведь из них никогда настоящих-то чертей не вырастет. Вот ведь и останутся на всю свою жизнь мелкими бесами, аль и хужее того - развеются… Хех.  В обчем, так: люди могут и лгать, и воровать, и драться. Но не всегда нам их за это наказывать надобно.

- Да как же деда! Ведь это – плохо. Ведь мы должны их учить жить правильно! Через наказания.

- Постой ты, торопыга! Хех… Не то важно, как поступил человек, важно то, чего он этим поступком добился. Пошто он это сделал-то, что в результате-то получил – вот что важно! А не сами его действия! Хех… Вот, к примеру: украл человек, но этим спас чью-то жизнь. Как думаешь, можно ль его за это наказывать?

- Но ведь красть – плохо… - неуверенно протянула Ата. Она впервые задумалась над неоднозначностью людских поступков и испугалась. Как было просто в школе: совершил наказуемое деяние – получи соразмерное наказание. Какое наказание для данного проступка соразмерное – они еще пока не проходили. Этому их будут обучать в последующие пятьдесят лет, вплоть до самого окончания школы. Да и потом черти всю жизнь учатся. Иначе – можно развеяться навсегда.

- А кто говорит, что хорошо? Коль украл – для забавы, аль для собственной корысти, то тоды – да, плохо. Надо наказывать. Со всей строгостью. А ежели украл кусок хлеба с голодухи аль для деток, шо б не померли? Тоды нельзя. Не по совести это. Разбираться надо. Хех…

- Деда, а я не умею разбираться. Нас этому еще не учили, - в огромных глазах чертяки заблестели, готовые пролиться, слезы.

- Хех… Дык а я на что? Вот и буду тебя учить, как разбираться-то. Как в душах читать, как в прошлое да в будущее заглядывать. Наставничать буду.


Каждый вечер, в течение уже шести лет, Александр Павлович Кузьмин прогуливался по бульвару. Бульвар был не очень большой, поэтому за полтора часа неспешного хода он проходил его из конца в конец раза четыре. Конечно, гораздо было бы приятнее гулять по аллеям в парке, но парков поблизости от дома Александра Павловича не было. Эта привычка к длительным вечерним прогулкам появилась у него сразу после нелепой смерти жены. Похоронив сбитую пьяным водителем супругу, он остался один в просторной двухкомнатной квартире. Когда-то наполненное голосами и звуками, теперь жилье навевало тоску и безысходность. Дети давно разъехались по разным концам России, и редко радовали отца своими визитами. В свои шестьдесят два года Александр Павлович неплохо сохранился. Конечно, случались и досадные приступы радикулита, иногда побаливало сердце, но, в основном, он чувствовал себя неплохо и был гораздо бодрее своих знакомых сверстников. Он по-прежнему работал в институте старшим преподавателем на кафедре истории и получал пусть не большую, но вполне приличную зарплату. А недавно, вдобавок к основному источнику дохода, ему стали перечислять ещё и пенсию. Сын и дочь давно уже обзавелись своими семьями и получали поболее Александра Павловича в разы, следовательно, в его материальной поддержке не нуждались. Поэтому денег ему хватало и на вполне приличную жизнь, и на поездки раз в год поочередно - то к сыну, то к дочери.

В последнюю неделю, прогуливаясь, Александр Павлович часто видел сидящего на скамейке подростка. Он сидел там еще до начала вечернего моциона и оставался на том же самом месте после одиннадцати часов вечера, когда подуставший профессор заканчивал свой променад. Несколько раз мужчина хотел подойти к сиротливо сгорбившейся фигурке, но – передумывал. Зачем? В ответ на искреннее участие еще нарвешься на грубость. Какое ему дело до этого мальчишки?


Лёша вырос под аккомпанемент скандалов. Его мать, вечно всем недовольная и ищущая лучшей доли женщина, всю свою жизнь положила на борьбу. Сначала она боролась за карьеру мужа и с раннего утра до ухода его на работу кричала о том, что тот мало зарабатывает и совсем о семье не думает. Вечером, пришедший домой отец получал очередную порцию ругани. Но это время Лёша помнил смутно. Помнил, как отец брал его на руки, играл с ним в солдатиков и читал на ночь сказки. Это было давно. Гораздо лучше он помнил отца после пяти лет, когда он приходил домой поздно ночью и не трезвым. Тогда мама стала уж очень громко бороться с папиным пьянством. Потом родители расстались, и об отце напоминали лишь ежемесячно получаемые мамой алименты. Сначала – маленькие, а затем – достаточно большие. В ответ на детский наивный вопрос Лёши, когда к ним придет папа, мальчик получил сильную оплеуху от матери. Поток ругани содержал достаточно сведений о том, кем считает мама Лёшиного отца, и каким растет сам Лёша. С тех пор мальчик у мамы про отца не спрашивал. Затем мама начала бороться за личное счастье, и воспитание сына легло на плечи приехавшей из деревни бабушки. Это была самая счастливая пора его детства. Всегда сытый, умытый, спавший на чистом белье… какое же это было чудесное время! Мама приходила домой поздно, когда мальчик уже спал. И уходила до того, как он проснется. Редкие выходные, проводимые ей с сыном, можно было перетерпеть – ведь рядом была всегда защищающая Лёшу бабушка.

Но два года назад бабушки не стало. Теперь мама редко уходила из дома, и обычно она там была не одна. И она стала пить. К бесконечным пьяным крикам матери добавилась басистая ругань её кавалеров, иногда – дело доходило даже до драки. Один раз Лёша пытался заступиться за мать, но получил от обоих. С тех пор он в личную жизнь мамы не вмешивался. Без бабушки готовить стало тоже не кому, поэтому мальчик сам ходил в магазин, и на выданные матерью деньги покупал и готовил самые простые блюда – пельмени, картошку и яичницу. Жаль, что не всегда теперь в доме были деньги. С годами мать все меньше уделяла внимания одежде и питанию сына. Так что даже бездомный средней руки по сравнению с Лёшей выглядел если и не принцем, то хотя бы достойно. Но труднее всего ему было переносить чувство голода, постоянно терзавшее растущий организм. Чтобы выжить, мальчик один раз связался с местной шпаной, но не смог переступить через внутренний запрет на издевательство над беззащитным прохожим, и вступился за него. Конечно, Лёше тогда досталось, но – так, не сильно, только для острастки. Однако, после этого случая он предпочитал одиночество. Школу в этом году он вообще не посещал – не было ни тетрадей, ни ручки, ни возможности спокойно приготовить уроки.

С последним маминым увлечением у Лёши отношения совсем не сложились. Вечно пьяный и злой Дмитрий Васильевич постоянно пытался прогнать его в магазин за водкой и сигаретами, хотя денег на них не давал. Поэтому мальчик частенько стал засиживаться на скамейке небольшого бульвара – во дворе ему тоже приходилось не сладко из-за пренебрежения местных мальчишек.


- Деда, а давай мы ей ногу сломаем! – с азартом прошипела Ата, хищно изогнув пальцы с серебристыми коготками и возбужденно сверкнув глазами.

Хех опять залюбовался красавицей-внучкой, но назидательно сказал:

- Хех, дык не за что пока. – С сожалением произнес старый черт. - А вот картинку-то мы ей ещё как спортим.

Они сегодня вдвоем уже достаточно плодотворно поработали. Наказали уличного воришку, внезапно явив наряд милиции в тихий двор, где негодяй обшаривал вырванную у женщины сумочку; красиво подставили малолетнего грубияна, очень удачно отведя ему глаза и заставив крепко нахамить собственному отцу; уронили на грабителя увесистый рекламный щит; трижды ударили в метро закрывающимися дверями электрички по заду слишком сурового папашу. Теперь на очереди была элегантно одетая дама, которая перед выходом из вагона сильно толкнула в спину впереди стоящего пассажира. Не удержавшись на ногах, незадачливый молодой человек протаранил очередь на выход к открытым дверям электрички. Красивым движением поправив меховую шляпу, которая была подобрана в тон норкового манто, дама королевишной выплыла на платформу. Теперь эта самовлюблённая безобразница выходила на грязную поверхность ярко освещённого ночного города.

- Вот, смотри, пигалица, какое наказание будет соразмерным для этой негодницы, - с этими словами Хех превратился в крупного, помоечного вида кота, невнятно- бурого колёра. Подмигнув Ате, он быстренько обзавелся жуткого вида проплешинами и нырнул между широко шагающими ногами гражданки,  осторожно пересекающей гигантскую лужу. Для надежности, хулиганистый котяра еще и спину выгнул. Запнувшись о внезапно возникшее между ногами животное, дама красиво, во весь рост, плюхнулась в лужу. При этом её рука, намертво вцепившаяся в ручки дорогой сумочки, описала широкую дугу и смачно впечатала бдительно удерживаемый предмет в асфальт, окончательно забрызгав окружающих. Кот брызнул в сторону ещё во время показательного падения. Один мужчина хотел возмутиться, но, видя стекающую по лицу, шляпе и совершенно мокрому манто грязь, только ухмыльнулся. Два хорошо одетых господина с интересом наблюдали за поднимающейся из грязи женщиной. Один из них, чересчур громко во внезапно наступившей тишине, заявил:

- Вот! Вот как должна выглядеть восстающая из морской пены, новорождённая Афродита! А то, что выставлено на вернисаже этого мазилы Крутикова – ни к черту не годится!

Забрызганные окружающие сначала робко заулыбались, а затем со всех сторон раздался жизнерадостный и многоголосый хохот.  

Потерявшая всю свою элегантность дама, широко расставив ноги и выпучив глаза, иссякающим грязевым фонтаном застыла посреди лужи. Черти, сидя на козырьке магазина, тихо млели от увиденного. Вдоволь насладившись своим триумфом, они исчезли с козырька дома и появились уже на аллее расположенного по центру улицы бульвара. Старый Хех, тронутый неподдельной заинтересованностью Аты, с удовольствием делился с чертенком своим опытом и мыслями. Как и все пожилые черти, он очень любил поучать. Но, в отличие от большинства, ему было чему научить подрастающее поколение.


Сегодня Лёша подобрал на улице бездомного котёнка. Худой, маленький, он замерзал, сжавшись в комочек, за дверью подъезда, изредка тихо мяукая. Из его воспалённых глаз текли слёзы. Лёша, чувствуя какое-то странное родство с этим погибающим, никому не нужным существом, посадил его за пазуху и тайком принёс домой. Заперевшись с котёнком в ванной, он пытался покормить малыша куском засохшей колбасы. Молока дома давно уже не бывало. Но котенок, видимо, никогда еще не ел колбасу, и от угощения отказался. Тогда мальчик спрятал его под ванную и пошёл к матери.

- Мам, дай денег на еду, а? – С трудом растолкав пьяную родительницу, попросил Лёша.

- Нету денег. Отстань. Вечно жрать просишь. Видишь – плохо мне. Весь в этого козла,
папашу твоего, уродился. Лишь бы поиздеваться… Хоть бы ты сдох, надоел – ноешь, ноешь. Пошел отсюда, глаза б мои тебя не видели!

Лёшу мать часто и била, и обижала, но чтоб такое! Значит, он ей совсем не нужен? Как котёнок? Значит, да. Она его совсем не любит, и он ей не нужен. Видимо, мама из-за него такая. Это он виноват в том, что ей с ним плохо. Лёша, глотая слёзы, оделся, положил за пазуху котенка и ушел из дома. Навсегда.

Теперь, бережно прижимая к худой груди живой тёплый комочек, мальчик страстно желал лишь одного: найти хоть ему дом и любящего хозяина.


Ошеломленная новыми впечатлениями и знаниями, Ата пыталась хоть как-то в них разобраться. Поэтому она просто засыпала Хеха вопросами:

- Деда, почему некоторые черти развеиваются – я уже знаю. А вот что с ними происходит, когда они умирают?

- А это вот зависит от того, пигалица, каким черт жил. Ежели жил достойно и делал свою работу хорошо – то рождается вновь, уже человеком. Ежели всю жизнь просто пакостил, не пытаясь научить людей жить по совести – то сызнова рождается чертом, аль просто развеивается.

- А вот если он родился человеком, правильно жил и потом умер? Он что, превратиться в ангела? Это что же тогда получается, черти хуже ангелов?

- Ну что за глупости-то! Хех… Мы ж с ними одно дело делаем – человека правде учим, совести. Ангелы то ж, после смерти могут стать человеком. А могут – и не стать. Им тоже – стараться надо. Поощрение, стал быть, как и наказание,  с умом делать-то надо. Не зря же у людей такая поговорка есть: от добра добра не ищут. Многие ангелы по нескольку жизней не могут переродиться в человека, да и развеиваются почаще чертей. Ведь тут как устроено-то? Ежели умный человек умрет, но не достойный другой жизни, то он становится чертом. А ежели добрый – то ангелом.

- А если умный и добрый?

- То тогда он уходит в другой мир. Мир Творцов. Хех. А ангелу родится человеком – трудно, потруднее, чем черту-то будет.

- Почему, деда? Ведь они – добрые и совестливые, только и делают, что помогают.

- А потому, стрекоза, что многие доброту-то понимают не правильно. Помогают не тому, да и не так. Хех. Вот мы-то с тобой сегодня, вроде бы как наказывали, а на самом деле – добро творили. Вор больше долго не сможет доставлять другим горе, грубиян-мальчишка попридержит свой поганый язык, грабитель – никого не искалечит до полного выздоровления, жестокий отец лишний раз не накажет ребенка, безобразница перестанет задирать нос и будет больше смотреть под ноги. Стал быть, наказывая-то – мы тоже делаем доброе дело. Хех… Так и при неразумной помощи можно сделать зло. И искалечить душу. Тут разбираться надо. Думать надо. Хех… А вот с думаньем-то у ангелов и худо. Не могут они видеть страдания человеческие, вот и торопятся, когда не след.

- Так зачем тогда ангелы? Если они души калечат?

- Ну не все же. Ангелы-то, как и черти – разные. Ведь есть уважаемые черти, а есть мелкие бесы. Так и ангелы – есть правильные, настоящие, а есть – так, шелупонь летучая. Хех. Да и мало чего черт в одиночку исправить-то может. Так – по мелочи, мы с ангелами действовать и порозь можем. А вот ежели действительно сурьезное дело сделать надо, то тоды нам без помощи пернатых ну никак не обойтись.

Так, разговаривая, они подошли к скамейке с сидящим на ней мальчиком.

- Ну вот, пигалица. Учись, давай – прочти его мысли. Хех.

Ата сосредоточенно нахмурилась и начала читать. Чем дольше она этим занималась, тем растеряннее и беспомощнее становилась её симпатичная мордашка. Наконец, она закончила, и с надеждой взглянула на деда.

- Деда, ведь мы сможем ему помочь, да? Деда, ведь мы его так не оставим?

- Хех. Вот тут как раз нам с тобой без помощи ангела не обойтись. Да вот беда-то - ведь рождество на носу. Ангелы сейчас отдыхают, их время – после придет. Ладно, есть у меня один знакомый. Не один век знаемся. Если решит подсобить – не пропадет мальчонка.
Хех по особому щелкнул хвостом, и через пару секунд перед чертями появился ангел. Тоже – немолодой, с осунувшимся лицом и запавшими от постоянного недосыпа глазами. Пожимая руку Хеху, он устало произнес:

- Ну что звал-то, старый чертяка?

- Вот, внучка, познакомься. Это – мой старинный приятель, Радай. Он – воспитанный, но шибко замотанный. Вот про вежество-то и забывает.

- Ата, - чертяка вежливо протянула ангелу свою изящную ладошку.

- А меня можешь звать дядя Радай. Но только когда мы одни, или вот – при дедушке. Так что у Вас случилось?

Ата, не разжимая руки после рукопожатия, подвела Радая к скамейке, на которой сидел взъерошенный Лёша.

- Да. Как все запущено… Он ведь уже все твердо для себя решил – мы на него повлиять совсем не можем. Если только найти хорошего человека и через него… хотя… нет. Вряд ли.

- Дяденька ангел, ну пожалуйста… Я Вас очень прошу, ну хоть что-нибудь сделайте, а? – Ата смотрела на ангела с такой мольбой и надеждой, что тот не выдержал:

- Я, конечно, попытаюсь. Но ничего гарантировать не могу. Его душа уже определилась, я тут бессилен. Но – попытаюсь найти того, кто сможет снова заставить его верить.
Взлетев, ангел покружил в воздухе и опустился на плечо только что вышедшего на променад Александра Павловича. Он стал ему что-то нашёптывать. Черти же сели на соседнюю с Лёшей лавочку и тоже о чем-то тихо заговорили. Проходя мимо скамейки,
Александр Павлович оглянулся на особенно жалкую сегодня фигурку, притормозил, затем остановился и решительно направился к мальчику. Встав напротив Лёши, он, волнуясь, спросил:

- Молодой человек, я уже давно вижу Вас сидящим ночью, в мороз, на этой скамейке. Причем, в полном одиночестве. Может быть, Вам некуда идти? Где Ваши родители?

- А какое…- тут Ангел перелетел на плечо Лёши стал нашептывать на ухо уже ему. – Дяденька, а я Вас тоже давно заприметил. Вы ведь поблизости где-то живёте? Тоже ведь, один всегда гуляете. Скучно Вам одному, небось. Дядь, а может, Вам котенок нужен? Он – хороший, ласковый! Возьмите его, а? Он во дворе у нас совсем пропадал, жалко его.  

- Да вроде бы … - ангел переместился на плечо профессора, - да. Нужен. Я действительно один живу – все повеселей будет. Давай-ка, показывай, где он?

- А вот. – Мальчик осторожно вынул из-за пазухи крошечного котенка, видимо только недавно открывшего глаза. Глазки у него нагноились, и он их щурил, на носу была царапина, на голове вырван вместе с кожей клочок шерсти. Сама шерсть была свалявшейся и грязной, непонятного цвета. Только в некоторых местах она проблескивала голубым серебром. – Его Барсик зовут. А на глазки не смотрите – пару раз водой с борной кислотой промоете – всё и пройдет. Я знаю, мы с бабушкой и кошечек, и собачек так лечили. А что на голове ранка – так перекисью промойте. Она затянется быстро. Зато – смотрите, какой красивый! Он – ласковый, мурчит уже. Берите.

Мальчишка протянул Александру Павловичу котенка. Мужчина не хотел к нему даже притрагиваться, но вдруг понял, что от его поведения сейчас зависит очень многое. Вдруг ему стало предельно ясно, что если он сейчас не возьмет котёнка, то навсегда будет обречён ходить по бульвару в одиночестве. И – мальчик… для него это важно. Даже не просто важно, а архиважно! Взяв на руки худое и практически невесомое тельце, профессор подсел к Лёше на скамейку и решил все же узнать о жизни мальчике поподробнее.

- А тебе мама не разрешила котёнка оставить? Да?

- Да. Только у меня нет мамы. Вернее, лучше бы её не было. – С этими словами мальчик встал и потихоньку двинулся по дорожке, ведущей к проезжей части. Александр Павлович оторопел. Тон взрослого, разочаровавшегося в жизни человека, и спокойный голос мальчишки, делали слова весомыми, тяжёлыми, как каменные глыбы. Этим словам нельзя было не верить. Опыт всей прожитой жизни вопил о том, что непозволительно так отзываться о матери, но глаза и сердце говорили – можно. И мальчик имеет на это полное право. Мужчина посадил замяукавшего котёнка за пазуху и встал со скамейки, намереваясь догнать Лёшу. Мальчишка почти дошел до проезжей части, оглянулся, помахал Александру Павловичу рукой и решительно выбежал на проезжую часть, прямо под колёса несущегося автомобиля. Раздался истошный визг тормозов и отчаянные крики прохожих.

- Пернатый, присмотри за малой! Ата, будь умничкой и слушай дядю Радая! Хех! – Старый черт в мгновенье ока очутился перед мчавшимся автомобилем и приподнял его в воздухе, расходуя на это все свои жизненные силы, до донышка. Это очень трудно – одновременно остановить время и мчащуюся машину. Это – обходится слишком дорого, и теперь Хех расплачивался своей жизнью. Ата застыла, широко раскрыв глаза и забыв дышать. Её всезнающий и чуть ли не всемогущий дед таял, осыпаясь серым пеплом. Затем от пепла поднялось мерцающее всеми цветами радуги облако с лицом деда и исчезло.

Автомобиль остановился в нескольких сантиметрах от замершего на проезжей части мальчишки. Водитель долго не мог справиться с дверью, а когда вышел, то первым делом накинулся с руганью:

- Совсем оборзел! Куда прёшь, не глядя? Да я тебя, гадёныш!!!

Лёша безучастно стоял на проезжей части и совершенно не реагировал на ругань шофера. Тут подоспел Александр Павлович и встал на защиту мальчика:

- А ну прекратить ругань! Это мой ребенок! И не смей на него орать!!!

- Идиоты! И ты, и твой сын! – шофер вновь залез в машину, а профессор за руку увел Лёшу обратно на бульвар.

Ата по-прежнему стояла, глядя невидящими глазами в пространство. Смерть деда просто не укладывалась у неё в голове. Ведь это совершенно не возможно – еще сегодня они носились весь день по городу людей и вовсю проказничали. И что? Больше этого никогда не будет? Никогда – никогда? И никогда дед, ободряя, не потреплет её по голове, и никогда больше не назовет пигалицей? Как это – никогда? На ее плечо легла теплая рука ангела:

- Вот что, некогда нам с тобой здесь нюни разводить – работать надо. Иначе – смерть старины Хеха будет напрасной. Пошли, нам многое еще предстоит сделать.

Ата с недоумением и гневом посмотрела в лицо ангела, решив наорать на бесчувственного пернатого. Однако она увидела в глазах Радая не пролитые слезы, и ей стало стыдно. Сколько она знала деда? Всего ничего – сто лет. А сколько они были дружны с Радаем? Минимум в несколько раз дольше. И ему – тоже тяжело, возможно, гораздо тяжелее, чем ей. Она уткнулась в грудь ангела, и наконец-то смогла заплакать.


Вот и пришла рождественская ночь. Она заботливо окутала город темным бархатным покрывалом, украшенный разноцветными мерцающими гирляндами, крикливой рекламой и уютным светом фонарей. Она тихо растеклась по бульварам, площадям, улицам, паркам и дворам. Она деловито разогнала по домам вечно спешащих куда-то горожан и напомнила им о самом главном в жизни – о семейном счастье. Которое – одно на всех ее членов. И не бывает так, что бы кому-то счастья в семье досталось больше, а кому-то меньше. Оно всегда делится поровну. Рождественская ночь знала об этом лучше, чем кто-либо другой. Она ласково успокоила ветер и торжественно принесла снег. Не какие-нибудь свалявшиеся льдинки, а – настоящий, рождественский. Крупные, изумительной красоты снежинки, медленно кружась, падали на город во внезапно наступившей тишине. Кажется, весь мир, заботливо укрытый волшебным покрывалом рождественской ночи, замер в ожидании чуда.

В некогда тихой и унылой квартире Александра Павловича в кои-то веки был накрыт стол в гостиной. На чистой белоснежной скатерти стояли блюда с разнообразными вкусностями, частично заботливо приготовленными Лёшей, а в основном – закупленными в магазине. Весело подмигивала гирлянда на большой, красиво наряженной искусственной елке. Сытый котенок, больше похожий на шарик с ножками и хвостом, сладко спал на диване. Отмытый и вылеченный Барсик оказался действительно обладателем редкой красоты шкурки, пушистой, цвета голубого серебра, с загадочными темно-сине-серыми разводами. Уже в первый же день он был досыта накормлен самыми лучшими консервами для котят, которые он ел с жадность, потешно урча и закрывая сгорбленной спинкой миску от возможных конкурентов. Теперь котенок только и делал, что ел и отсыпался в тепле дома. Рядом с ним сидели очень уставшие, но довольные  Ата и Радай. За эти два дня им пришлось сделать очень многое, но крайне необходимое для дальнейшей счастливой жизни Лёши и Александра Павловича. Именно благодаря их усилиям мать Лёши вскоре лишат родительских прав, одновременно с этим будет рассмотрено дело об установлении опеки  Александром Павловичем Кузьминым  над Алексеем Валерьевичем Трофимовым. Мальчик снова будет заниматься в школе и вскоре наверстает пропущенное. Сами же Лёша и профессор навсегда запомнят тот день, в который судьба, в виде черта и ангела, свела их вместе. И будут бесконечно ей за это благодарны.

- Ну, вот и все. Мы свое дело сделали,  - с умилением глядя на счастливые лица мальчика и мужчины, со вздохом удовлетворения проговорил ангел.

- Я, кажется, никогда так сильно не уставала, но я счастлива. Хотя, мне все равно, по-прежнему, очень грустно – тихо и задумчиво заметила Ата.

- А ты не забыла, что это – Рождественская ночь? Сегодня должно обязательно случиться что-то хорошее и чудесное, давай просто подождем. - Старый ангел обнял чертенка, и они вместе стали ждать чуда, глядя то на медленно кружащийся за окном снег, то на счастливые лица Лёши и профессора, которые все говорили, говорили и никак не могли наговориться. Когда настенные часы торжественно пробили полночь, ангел подхватил Ату на руки и они очутились в роддоме. На руках акушера лежал крепкий младенец, с красным сморщенным личиком. Для того, чтобы новорожденный задышал, врач легонько шлепнул его по попке.

- Хех! Хехеееееех! Хехехееееееееех! – громко и обиженно захныкал малыш, а лица ангела и чертяки расплылись счастливыми улыбками.

со своей непоседливой внучкой Атой. На самом деле его звали Гун -- ошибка стиля