Форум
Новости форума
Галерея
Поиск
Регистрация
Вход
автор ― А сие? Сказуй, как кличут, от чего пользуют?
Скрипучий пронзительный голос, зарезервированный бабкой специально для обучения травам, оторвал Ярку от созерцания заката. Уходящее на покой солнышко расцветило небо над дальним лесом яркими переливами от золотого до темно синего цвета. На фоне такой красоты птичьим пухом светились облака. Сердце сладко томилось, то ли в ожидании чуда, то ли из-за невозможности взлететь ввысь, чтобы так же величественно замереть в небе. Оттуда можно было бы неторопливо оглядеть всю весь, раскинувшуюся на двух холмах, леса, поля, непутёво петляющую речку со странным именем Шавка… Голос бабки резко вонзился в голову, произвел там разрушение грёз, и заметался между ушами мышью в поисках выхода. Одновременно с этим на лицо девушки упали многочисленные мелкие и несколько крупных брызг. Одна, особо здоровущая, избрала местом посадки нос. Ярка сначала скосила зелёные глаза на протянутую тёмной от травяного сока и сухой от старости рукой бабки мочалку корней. Затем она свела их на мутной капле на кончике носа. Рассмотрев всё достойное внимания, девушка запрокинула голову и вперила взор в потолок. Уж эту-то мочалку она знала. Сама сегодня маялась на зорьке, выкапывая где острым клинышком, где попросту, руками, этот вреднючий корешок. Да и не только его. Еще до свету они с бабкой отправлялись в путь по ближним и дальним лесам и лугам в поисках целебных трав. До сих пор саднят иссеченные жесткой травой ноги. А из-за этого корешка – ещё то место, откуда они растут, ибо присела в рассветных сумерках перед цветком Ярка прямо в шикарный куст расторопши. Припомнив заученное, девочка лихо оттарабанила:
― Сий корень от цвета девясил. Цвет принадлежит к семье зведоцветов. Это многолетний корневищный цвет, ростом от пяди до локтя, цвета сероватого войлока из-за длинных белых мягких волосов, укрывающих наземельную часть. Стебель прямой, ребристый, вверху часто разделяется, снизу бывает красноватым. Листья с продольной жилкой, похожи по рисунку на лист ивы, по начертанию – на округлое яйцо или просто на яйцо, острые, с цельным краем или мелкозубые, по краям с короткими шипиками, сверху голые или частью волосистые, снизу - густо мягкошерстые. Цветки – желтые или рыжие, одинокие или могут быть собраны в кисть либо щит. Семянки мелкие, зело вытянуты, бурые, ребристые, пушистые. Летучка грязно-белая. Для леченья годны корень и корневища. Для запасания впрок их выкапывают, отряхивают от земли, отсекают надземную часть и тонкие корешки, промывают в стылой воде, режут на куски длиной от половины пяди до пяди и на несколько частей вдоль. Сухие и побитые червями корни отделяют от годных, посля провяливают 2 - 3 дня под навесом и сушат на чердаке, раскладывая слоем не боле двух пальцев. Хранят в мешках или коробе не боле 3 зим. Готовят в виде взваров и настоев. Пользуют девясилом при кашле с густой мокротой, просто при кашле, при изнурительном кашле с огневицей, при нутряной болезни желудка и кишок, также от червей в утробе. Зело полезен от женских болезней, почитай все лечит. Ещё помогает при болях седалища, головных болях, болях в сердце и падучей. Ещё он борется с прострелом. При прострелах готовят в купе с корнями лопуха и пользуют в виде припарок.
Рассмотрев во время ответа в деталях редкие жерди навеса, прилепленного к задней стене дома, затем бросив тоскливый взгляд на довольно ухоженный огородик, Ярка наконец-то посмотрела на старуху. Лицо той оказалось неожиданно близким и незнакомым. Глаза по-птичьи цепко впились в лицо девушки, выбившаяся из-под старого плата прядь синевато-белых волос расчертила темное лицо шрамом, а длинный прямой нос по-звериному раздувал ноздри и, казалось, поводил из стороны в сторону. Не то, что б Яра испугалась, нет. С тех пор, когда мамка пару лет назад отослала дочь жить к бабке, за околицу веси, Ярка уже привыкла к странностям старухи. Иногда, по ночам, глаза старой Рогеды светились зелёными огнями, как у кошки, да и видела она в ночи не хуже. Иногда – вот так принюхивалась. А так – бабка как бабка, ворчливая, придирчивая, но не скупая ни на ласку, ни на гостинец. Люди поговаривали, что Ярка в неё уродилась. Те же волосы цвета рыжеватого золота, те же зелёные кошачьи глаза, вот только стать у Ярки покрепче – все-таки кровь кузнеца- отца сказалась. Так что в ответ на бабкин взгляд, Ярка уставилась на Рогеду таким же неподвижным наглым взором. Старуха хмыкнула и отвернулась, продолжив прерванную работу по разбору трав. Затем проворчала не оборачиваясь:
― Ну и будя на сегодня. Заждались, небось, тебя парни на крутике. Беги ужо, только до темноты вертайся. Иныче опять в колючку, или, охрани Боги, в крапиву по утру сядешь.
Ярка тут же сорвалась с места пущенной стрелой. Развернувшись по-звериному быстро, Рогеда окинула взглядом окрест. Затем недоверчиво подошла к лавке, на которой только что сидела её неугомонная внучка. С трудом поборов желание заглянуть под стол с разложенными на нём кучками трав и корней, бабка опять подвигала носом, и, по давно приобретенной привычки одиноко живущего человека, пробубнила себе под нос:
― Зело борза для лиски-то…― Затем вернулась к прерванному занятию, размышляя о том, что, кажется в девке начала, наконец-то, просыпаться родовая кровь. Именно она и давала возможность женщинам их рода безошибочно распознавать и болезнь, и способ её изгнания. За это и славились на всю округу, да и жили вольно и безбедно. Наконец-то, а то Рогеда уже начала отчаиваться. Мать Ярки не унаследовала дара, а ученье передать было необходимо. Впрочем, редко когда он переходил от матери- дочери, обычно - через поколение, от бабки к внучке. Проявлялась же родовая кровь только после того, как девочка становилась девушкой. Ярке уже четырнадцатая весна миновала, а признаков дара, кроме телесной силы, непокорного характера и рыжеватого золота волос, все еще не было. И только последнее время глаза девушки в сумраке стали иногда отсвечивать зелёным.
Припозднившаяся Ярка, легонько скрипнув дверью, на цыпочках пробиралась по горнице, стараясь не потревожить уже лежащую на лавке бабку.
― Ну чаво, божия нелепица, нагулялась? – Скрипучий голос бабки застал Ярку в позе цапли, с высоко поднятой левой ногой и стоящей на самом мысочке правой. От неожиданности, она почему-то ещё больше задрала ногу и резко согнувшись, втянула голову в плечи. Тело Ярки, повинуясь ещё необъяснённым, но уже неукоснительно работающим законам физики, с лягушачьим шлёпом повалилось на земляной пол. Девушка тут же вскочила, развернувшись в сторону звука. Бабка с интересом наблюдала за этими перемещениями, в глазах её опять появились зелёные огоньки, которые придавали молодой задор уже пожитому лицу.
― А разе ты ещё не спишь? ― Глупо спросила Ярка, наливаясь темным в ночи румянцем.
―Я ужо не сплю. Топотуньи всяки не дают. И где ж ты шастала так допоздна? Мож глянулся добрый молодец какой, да скоро тебя ему с рук на руки передам? – За шутливым вопросом бабка скрывала страх потерять ученицу. Ещё не время той пароваться, да детей тетешкать – обучение даже и не начиналось. То, что Рогеда могла дать без родовых знаний, она внучке уже дала, но ведь это – капля. Надо дождаться, когда кровь рода властно проявит себя в Ярке, вот тогда и начнётся настоящая жизнь и учёба.
―Да не, не надобны мне энти мокрогубы. А вот Жарку от меня вражда будет – про Белёнку- сестрицу лжу пустил. Ну и я ему юшку из носу пустила. Тут его други встряли – побегать пришлось. К нам-то они не сунутся – тебя побоятся, а пока до избы доплутала – ужо и небо вызвезделось.
Ярка, во время разговора, уже не таясь подошла к сундуку и приготовила себе лежанку. Скинув старое платье и укрывшись одеялом, с удовольствием вспомнила гневно - обиженный взгляд прыщавого белобрысого Жарка с расквашенным носом. На душе пели жаворонки, спать совсем не хотелось.
― Ну и кто тебя сватать придёт, коль ты женихов всех ринешь? ― Успокоено проворчала бабка.
― Как полюблю, тоды и думать буду. Баб, скажи сказку какую – почивать-то никак не охота. Ну скажи…― Привычно заныла Ярка. Успокоенная бабка, поудобнее устроилась на лавке, и заговорила. Причем, голос её изменился, исчезла из него скрипучесть и язвительность. Слова лились широкой и сильной рекой-Вольхой.
― Ну из сказок ты, девка, ужо выросла. А вот бывальщину про род наш узнать тебе самое время пришло. Слухай же, да на ум наматывай. Когда-то ведь и тебе время придёт это сказывать.
Давно это было, вот уже пару веков да с четвертью назад. Жил в нашей веси добрый молодец, по прозвищу Желан. У отца с матерью был он последышем, когда его братья- сёстры уже по чужим избам разбежались да свои поставили. Всем был хорош парень – и с лику красен, и статью пригож, и норовом ласков да кроток. Пришла пора ему своё гнездо вить, а той, что по сердцу бы ему пришлась, не сыскал он. Баловали его родители, не принуждали брать в жёны не милую. А промышлял он зверем в лесах. Тогда ведь ни Верхних лугов, ни Нижних ещё не было, лес кругом стоял, чаща непролазная. И повадился Желан на одну полянку ходить, там укора родительского в глазах спасался, там часто и ночь коротал. И вышла однажды по утру на поляну красна девица. Уж такая красота ненаглядная – с лица бела, коса красна золота ниже пояса в руку мужа толщиной, бровь как лук изогнута, как ворона крыло черна, станом стройней и гибче ивушки. Подошла она к Желану, и говорит:
― Полюбился ты мне, добрый молодец, хочешь – буду тебе женой верною. Только клятву ты дай мне великую, что не будет у тебя другой жены, окромя меня. А звать-величать меня Лискою.
Желан, видя красу ненаглядную, пообещал ей, чего было велено. Взял избранницу на руки крепкие да понёс в избу родительску. Там и свадьбу их в скорости справили.
Жили Желан с Лиской в любви да согласии. Народилось у них ужо трое детушек, двое старшеньких – мальчики, младшая – краса-девонька. Только видно Боги позарились на их счастье неомраченное, и на пятый годок жизни в счастии, послали им в испытание беду чёрную. Захворал Желан хворью невиданной. Угасал в дому, как лучинушка, как его ни лечили знахари, как ни заботилась об нем краса – Лисушка. И однажды, ноченькой летней, ночью летней да темной, безлунною, пошла Лиска с дарами на капище. Чем клялась, чем молила Богов – то те рано знать, но в обмен за жизнь мужа милого обещала отдать свою молодость и красу свою ненаглядную. И ударили с небес громы и молоньи, и ливень всю ночь стеной стоял, да ломал дерева ветер лихой. А наутро пришел народ на капище – на земле седа старуха лежит, а у головы её цвет рыже-золотой растёт, в точь как волосы красы-Лисоньки. Поднялась старуха с земли, и признали в ней люди Лисоньку. Выкопала Лиска цвет тот и унесла с собой в избу, где её любый гас. С той поры Желан на поправку пошёл. А цвет тот девясилом стали кликать, ибо он девяти болезней сильней.
Старуха замолчала, о чём-то задумавшись. Подождав недолго, Ярка подала голос:
― Бааб, а чо дальше-то было? Как молодой муж со старухой-то жил?
― Чо было, чо было… Чо было – то быльём поросло, - неожиданно скрипуче отозвалась Рогеда. Но затем всё же продолжила, правда её голос так и остался скрипучим. – Не только красой своей расплатилась Лиска, но и детей больше иметь не могла, да и разлюбил её Желан. Как снова в силу вошёл – взял себе вторую жену. Не поладила молодуха с Лиской, стали брани устраивать, вот и построил Желан избу за околицей, во глухом лесу. Туды и ушла жить Лиска, только дочь с собой взяла, Злату. От них и род наш пошёл. В дар за красу да молодость, открыли Боги Лиске знанье трав лесных да луговых, научили ими болезни гнать. Вот и не пропали с голоду, от многих весян смерть верную отогнали да из хворей вывели, за чо их и благодарили кто чем мог, да уважением. Далеко их слава пошла. Ладно, мудра Божия, спи давай. Завтра вставать затемно.
Яре так и не засыпалось. Уже давно лезло в уши мерное дыханье спящей бабки. Глаза вдруг начали различать в ранее непроглядной тьме очертания печи, лавки, других предметов. В носу поселилась куча запахов, от которых с непривычки закружилась голова. Что-то тянуло её из дому. Зачем-то сняв короткую ночную рубаху, Ярка тенью выскользнула на задний двор. Там, встав под лунный свет, запрокинула голову и вся потянулась к тёмным звёздным небесам. Через пару секунд с земли поднялась молодая волчица с золотисто-белой шерстью и рыжим ремнём на спине. Встряхнувшись, она лёгкими прыжками унеслась в сторону леса
Скрипучий пронзительный голос, зарезервированный бабкой специально для обучения травам, оторвал Ярку от созерцания заката. Уходящее на покой солнышко расцветило небо над дальним лесом яркими переливами от золотого до темно синего цвета. На фоне такой красоты птичьим пухом светились облака. Сердце сладко томилось, то ли в ожидании чуда, то ли из-за невозможности взлететь ввысь, чтобы так же величественно замереть в небе. Оттуда можно было бы неторопливо оглядеть всю весь, раскинувшуюся на двух холмах, леса, поля, непутёво петляющую речку со странным именем Шавка… Голос бабки резко вонзился в голову, произвел там разрушение грёз, и заметался между ушами мышью в поисках выхода. Одновременно с этим на лицо девушки упали многочисленные мелкие и несколько крупных брызг. Одна, особо здоровущая, избрала местом посадки нос. Ярка сначала скосила зелёные глаза на протянутую тёмной от травяного сока и сухой от старости рукой бабки мочалку корней. Затем она свела их на мутной капле на кончике носа. Рассмотрев всё достойное внимания, девушка запрокинула голову и вперила взор в потолок. Уж эту-то мочалку она знала. Сама сегодня маялась на зорьке, выкапывая где острым клинышком, где попросту, руками, этот вреднючий корешок. Да и не только его. Еще до свету они с бабкой отправлялись в путь по ближним и дальним лесам и лугам в поисках целебных трав. До сих пор саднят иссеченные жесткой травой ноги. А из-за этого корешка – ещё то место, откуда они растут, ибо присела в рассветных сумерках перед цветком Ярка прямо в шикарный куст расторопши. Припомнив заученное, девочка лихо оттарабанила:
― Сий корень от цвета девясил. Цвет принадлежит к семье зведоцветов. Это многолетний корневищный цвет, ростом от пяди до локтя, цвета сероватого войлока из-за длинных белых мягких волосов, укрывающих наземельную часть. Стебель прямой, ребристый, вверху часто разделяется, снизу бывает красноватым. Листья с продольной жилкой, похожи по рисунку на лист ивы, по начертанию – на округлое яйцо или просто на яйцо, острые, с цельным краем или мелкозубые, по краям с короткими шипиками, сверху голые или частью волосистые, снизу - густо мягкошерстые. Цветки – желтые или рыжие, одинокие или могут быть собраны в кисть либо щит. Семянки мелкие, зело вытянуты, бурые, ребристые, пушистые. Летучка грязно-белая. Для леченья годны корень и корневища. Для запасания впрок их выкапывают, отряхивают от земли, отсекают надземную часть и тонкие корешки, промывают в стылой воде, режут на куски длиной от половины пяди до пяди и на несколько частей вдоль. Сухие и побитые червями корни отделяют от годных, посля провяливают 2 - 3 дня под навесом и сушат на чердаке, раскладывая слоем не боле двух пальцев. Хранят в мешках или коробе не боле 3 зим. Готовят в виде взваров и настоев. Пользуют девясилом при кашле с густой мокротой, просто при кашле, при изнурительном кашле с огневицей, при нутряной болезни желудка и кишок, также от червей в утробе. Зело полезен от женских болезней, почитай все лечит. Ещё помогает при болях седалища, головных болях, болях в сердце и падучей. Ещё он борется с прострелом. При прострелах готовят в купе с корнями лопуха и пользуют в виде припарок.
Рассмотрев во время ответа в деталях редкие жерди навеса, прилепленного к задней стене дома, затем бросив тоскливый взгляд на довольно ухоженный огородик, Ярка наконец-то посмотрела на старуху. Лицо той оказалось неожиданно близким и незнакомым. Глаза по-птичьи цепко впились в лицо девушки, выбившаяся из-под старого плата прядь синевато-белых волос расчертила темное лицо шрамом, а длинный прямой нос по-звериному раздувал ноздри и, казалось, поводил из стороны в сторону. Не то, что б Яра испугалась, нет. С тех пор, когда мамка пару лет назад отослала дочь жить к бабке, за околицу веси, Ярка уже привыкла к странностям старухи. Иногда, по ночам, глаза старой Рогеды светились зелёными огнями, как у кошки, да и видела она в ночи не хуже. Иногда – вот так принюхивалась. А так – бабка как бабка, ворчливая, придирчивая, но не скупая ни на ласку, ни на гостинец. Люди поговаривали, что Ярка в неё уродилась. Те же волосы цвета рыжеватого золота, те же зелёные кошачьи глаза, вот только стать у Ярки покрепче – все-таки кровь кузнеца- отца сказалась. Так что в ответ на бабкин взгляд, Ярка уставилась на Рогеду таким же неподвижным наглым взором. Старуха хмыкнула и отвернулась, продолжив прерванную работу по разбору трав. Затем проворчала не оборачиваясь:
― Ну и будя на сегодня. Заждались, небось, тебя парни на крутике. Беги ужо, только до темноты вертайся. Иныче опять в колючку, или, охрани Боги, в крапиву по утру сядешь.
Ярка тут же сорвалась с места пущенной стрелой. Развернувшись по-звериному быстро, Рогеда окинула взглядом окрест. Затем недоверчиво подошла к лавке, на которой только что сидела её неугомонная внучка. С трудом поборов желание заглянуть под стол с разложенными на нём кучками трав и корней, бабка опять подвигала носом, и, по давно приобретенной привычки одиноко живущего человека, пробубнила себе под нос:
― Зело борза для лиски-то…― Затем вернулась к прерванному занятию, размышляя о том, что, кажется в девке начала, наконец-то, просыпаться родовая кровь. Именно она и давала возможность женщинам их рода безошибочно распознавать и болезнь, и способ её изгнания. За это и славились на всю округу, да и жили вольно и безбедно. Наконец-то, а то Рогеда уже начала отчаиваться. Мать Ярки не унаследовала дара, а ученье передать было необходимо. Впрочем, редко когда он переходил от матери- дочери, обычно - через поколение, от бабки к внучке. Проявлялась же родовая кровь только после того, как девочка становилась девушкой. Ярке уже четырнадцатая весна миновала, а признаков дара, кроме телесной силы, непокорного характера и рыжеватого золота волос, все еще не было. И только последнее время глаза девушки в сумраке стали иногда отсвечивать зелёным.
Припозднившаяся Ярка, легонько скрипнув дверью, на цыпочках пробиралась по горнице, стараясь не потревожить уже лежащую на лавке бабку.
― Ну чаво, божия нелепица, нагулялась? – Скрипучий голос бабки застал Ярку в позе цапли, с высоко поднятой левой ногой и стоящей на самом мысочке правой. От неожиданности, она почему-то ещё больше задрала ногу и резко согнувшись, втянула голову в плечи. Тело Ярки, повинуясь ещё необъяснённым, но уже неукоснительно работающим законам физики, с лягушачьим шлёпом повалилось на земляной пол. Девушка тут же вскочила, развернувшись в сторону звука. Бабка с интересом наблюдала за этими перемещениями, в глазах её опять появились зелёные огоньки, которые придавали молодой задор уже пожитому лицу.
― А разе ты ещё не спишь? ― Глупо спросила Ярка, наливаясь темным в ночи румянцем.
―Я ужо не сплю. Топотуньи всяки не дают. И где ж ты шастала так допоздна? Мож глянулся добрый молодец какой, да скоро тебя ему с рук на руки передам? – За шутливым вопросом бабка скрывала страх потерять ученицу. Ещё не время той пароваться, да детей тетешкать – обучение даже и не начиналось. То, что Рогеда могла дать без родовых знаний, она внучке уже дала, но ведь это – капля. Надо дождаться, когда кровь рода властно проявит себя в Ярке, вот тогда и начнётся настоящая жизнь и учёба.
―Да не, не надобны мне энти мокрогубы. А вот Жарку от меня вражда будет – про Белёнку- сестрицу лжу пустил. Ну и я ему юшку из носу пустила. Тут его други встряли – побегать пришлось. К нам-то они не сунутся – тебя побоятся, а пока до избы доплутала – ужо и небо вызвезделось.
Ярка, во время разговора, уже не таясь подошла к сундуку и приготовила себе лежанку. Скинув старое платье и укрывшись одеялом, с удовольствием вспомнила гневно - обиженный взгляд прыщавого белобрысого Жарка с расквашенным носом. На душе пели жаворонки, спать совсем не хотелось.
― Ну и кто тебя сватать придёт, коль ты женихов всех ринешь? ― Успокоено проворчала бабка.
― Как полюблю, тоды и думать буду. Баб, скажи сказку какую – почивать-то никак не охота. Ну скажи…― Привычно заныла Ярка. Успокоенная бабка, поудобнее устроилась на лавке, и заговорила. Причем, голос её изменился, исчезла из него скрипучесть и язвительность. Слова лились широкой и сильной рекой-Вольхой.
― Ну из сказок ты, девка, ужо выросла. А вот бывальщину про род наш узнать тебе самое время пришло. Слухай же, да на ум наматывай. Когда-то ведь и тебе время придёт это сказывать.
Давно это было, вот уже пару веков да с четвертью назад. Жил в нашей веси добрый молодец, по прозвищу Желан. У отца с матерью был он последышем, когда его братья- сёстры уже по чужим избам разбежались да свои поставили. Всем был хорош парень – и с лику красен, и статью пригож, и норовом ласков да кроток. Пришла пора ему своё гнездо вить, а той, что по сердцу бы ему пришлась, не сыскал он. Баловали его родители, не принуждали брать в жёны не милую. А промышлял он зверем в лесах. Тогда ведь ни Верхних лугов, ни Нижних ещё не было, лес кругом стоял, чаща непролазная. И повадился Желан на одну полянку ходить, там укора родительского в глазах спасался, там часто и ночь коротал. И вышла однажды по утру на поляну красна девица. Уж такая красота ненаглядная – с лица бела, коса красна золота ниже пояса в руку мужа толщиной, бровь как лук изогнута, как ворона крыло черна, станом стройней и гибче ивушки. Подошла она к Желану, и говорит:
― Полюбился ты мне, добрый молодец, хочешь – буду тебе женой верною. Только клятву ты дай мне великую, что не будет у тебя другой жены, окромя меня. А звать-величать меня Лискою.
Желан, видя красу ненаглядную, пообещал ей, чего было велено. Взял избранницу на руки крепкие да понёс в избу родительску. Там и свадьбу их в скорости справили.
Жили Желан с Лиской в любви да согласии. Народилось у них ужо трое детушек, двое старшеньких – мальчики, младшая – краса-девонька. Только видно Боги позарились на их счастье неомраченное, и на пятый годок жизни в счастии, послали им в испытание беду чёрную. Захворал Желан хворью невиданной. Угасал в дому, как лучинушка, как его ни лечили знахари, как ни заботилась об нем краса – Лисушка. И однажды, ноченькой летней, ночью летней да темной, безлунною, пошла Лиска с дарами на капище. Чем клялась, чем молила Богов – то те рано знать, но в обмен за жизнь мужа милого обещала отдать свою молодость и красу свою ненаглядную. И ударили с небес громы и молоньи, и ливень всю ночь стеной стоял, да ломал дерева ветер лихой. А наутро пришел народ на капище – на земле седа старуха лежит, а у головы её цвет рыже-золотой растёт, в точь как волосы красы-Лисоньки. Поднялась старуха с земли, и признали в ней люди Лисоньку. Выкопала Лиска цвет тот и унесла с собой в избу, где её любый гас. С той поры Желан на поправку пошёл. А цвет тот девясилом стали кликать, ибо он девяти болезней сильней.
Старуха замолчала, о чём-то задумавшись. Подождав недолго, Ярка подала голос:
― Бааб, а чо дальше-то было? Как молодой муж со старухой-то жил?
― Чо было, чо было… Чо было – то быльём поросло, - неожиданно скрипуче отозвалась Рогеда. Но затем всё же продолжила, правда её голос так и остался скрипучим. – Не только красой своей расплатилась Лиска, но и детей больше иметь не могла, да и разлюбил её Желан. Как снова в силу вошёл – взял себе вторую жену. Не поладила молодуха с Лиской, стали брани устраивать, вот и построил Желан избу за околицей, во глухом лесу. Туды и ушла жить Лиска, только дочь с собой взяла, Злату. От них и род наш пошёл. В дар за красу да молодость, открыли Боги Лиске знанье трав лесных да луговых, научили ими болезни гнать. Вот и не пропали с голоду, от многих весян смерть верную отогнали да из хворей вывели, за чо их и благодарили кто чем мог, да уважением. Далеко их слава пошла. Ладно, мудра Божия, спи давай. Завтра вставать затемно.
Яре так и не засыпалось. Уже давно лезло в уши мерное дыханье спящей бабки. Глаза вдруг начали различать в ранее непроглядной тьме очертания печи, лавки, других предметов. В носу поселилась куча запахов, от которых с непривычки закружилась голова. Что-то тянуло её из дому. Зачем-то сняв короткую ночную рубаху, Ярка тенью выскользнула на задний двор. Там, встав под лунный свет, запрокинула голову и вся потянулась к тёмным звёздным небесам. Через пару секунд с земли поднялась молодая волчица с золотисто-белой шерстью и рыжим ремнём на спине. Встряхнувшись, она лёгкими прыжками унеслась в сторону леса
